В то далёкое лето. Повести, рассказы - Левон Восканович Адян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Анаит, скажи только правду, я тебе противен? — Это было поздно вечером, они легли спать, тело Анаит напряглось, как пружина, но в следующую секунду она прильнула к мужу.
— О чем ты говоришь, Мушег? — притихшим голосом сказала она. Следующий вопрос был ужаснее:
— Ведь после Карена тебе было все равно, за кого выходить замуж? Если б вместо меня встретила кого-нибудь другого, вышла бы замуж за него.
— Не нужно об этом, — сказала Анаит тихим, крайне напряженным голосом. — Я хочу спать. Лучше поспим.
Среди ночи Мушег очнулся ото сна, Анаит рядом не было. Мушег быстро встал, пошел в другую комнату. Анаит сидела в ночной рубашке в темноте и беззвучно плакала. Мушег постоял немного в дверях, потом вернулся, лег и до утра не сомкнул глаз. На рассвете, не позавтракав, ушел в гараж, а вечером пришел пьяный и, из-за какой-то ерунды, безжалостно избил Анаит. Удивительным было то, что в этот день Анаит, как всегда, простила его, даже не дала ему попросить прощения. Она не обвиняла Мушега. Винила сама себя. Рождение ребенка, действительно, ничего не изменило, наоборот, пропасть между ними росла, обязывая их терпеть и не сметь рвать запутанную уступчивость. И они терпели, между тем, дело обстояло так, что Мушег не только любил жену, но и знал, что она никуда от него не уйдет, ребенок крепко связал ее руки и ноги. А куда должна уйти?
На улице продолжал царить обыкновенный, осенний, лунный вечер. Сидя у окна, Анаит вспоминала все прошедшие дни. «Пусть тебе не покажется смешным, Карен, — в уме Анаит беседовала с Кареном, — пусть не кажется смешным, что бывают такие дни, что хочу спрятать голову в твоих теплых объятиях, чтобы ты своими ласковыми руками, гладил меня, и я позабыла, позабыла обо всем, как в то время, в кажущиеся такими далекими дни. Скажи мне, где та дорога, которая может увести нас в те прошедшие дни? На одном из перекрестков множества дорог, — думала она, — жизнь столкнула ее и Карена, чтобы дать счастье». Каждый человек рождается, чтобы быть счастливым, иначе, зачем приходить в этот мир, Бог, как раз, для этого создал человека, а она, наверное, была очень гордой, не принимала, что счастлива может быть только с Кареном, не хотела понять этого, и поэтому, как и любое большое счастье, ее счастье было коротким. Анаит вспомнила слова Карена: «Когда тебя больше не любят, с тобой остается твое горе. Когда уже не любишь ты, у тебя больше ничего не остается». Анаит горько усмехнулась над этой мыслью. Она усмехалась, а из глаз текли слезы. Она плакала из-за своей погибшей любви, из-за первых ее морщинок, не замечаемых чужим взглядом, из-за того, что дни ее проходят одинаково бесцельными и пустыми. Эти дни, недели, месяцы, годы проходили так, как говорила мать, все есть: молодость, здоровье, любящий тебя, заботливый муж и растущий сын, который скоро пойдет в первый класс, есть дом, слава Богу, все в доме есть, самое время жить, живи и радуйся, но не выходит, не получается, ничего радостного нет, и не знаешь, чем все это закончится, да и закончится ли вообще?
Услышав шаги, Анаит внутренне напряглась. Позади дома заскрипела калитка, потом во дворе послышались тяжелые, четкие шаги, он еще не поменял гордую походку рядового армии. Войдя в дом, Мушег легким кивком головы поздоровался с женой, подошел к столу, на котором его ждал ужин.
— А где Араик, спит, что ли?
— Нет, у мамы, — сказала Анаит, — прочему ты так поздно пришел?
— Ездили в Мартакерт за запчастями.
— Удалось получить? — спросила Анаит. Для нее, конечно, было все равно, получили эти запчасти или нет, но ведь нужно же было о чем-то говорить, чтобы с первых же минут не воцарилась тишина, давящая на нервы, к которой ни она, Анаит, ни Мушег, никак не могли привыкнуть (как раз, из-за этого Мушег задал вопрос об Араике, зная, что тот сегодня должен быть у бабушки).
— Нет, — ответил Мушег, кроша хлеб в мацони. — Одной бумажки не хватало. Вынуждены завтра снова ехать.
— Какой бумажки?
— Доверенность должны были взять, забыли. Ничего, завтра получим. — Мушег немного подождал, потом добавил: — Между прочим, там, в магазине райцентра, были утепленные сапожки, хорошая вещь для зимы. Сегодня не удалось взять, денег не было с собой, завтра возьму.
— Сапожки у меня есть, почти новые.
— Во-первых, не такие уж и новые. Словом, завтра я привезу, сама решай, понравятся, оставишь, возьмешь, не понравятся, продашь кому-нибудь.
По телу Анаит прошла теплая волна ласки и жалости. Она посмотрела на мужа, на этого, во всех отношениях сильного и доброго человека, от которого, как и от нее, судьба отвернулась, лишая его небольшого счастья. Она подошла к Мушегу сзади и обнимая его, прижала его голову к своей груди.
— Если ты купишь эти сапожки, — произнесла она задумчиво — я их продам, потому что мне они не нужны, у меня все есть. Так что, давай об этом говорить не будем. Мы не так богаты, у нас не так много денег, чтоб разбрасываться ими, как хотим — Как это — разбрасываться? Это же для тебя! — возмутился Мушег. Ты, хотя бы, думаешь, что говоришь?
Анаит не успела ответить. Позади дома остановилась машина. Свет от фар упал на деревья, а чуть позже послышались шаги. «Кто это может быть так поздно вечером?» — недовольно проворчал Мушег, он сегодня очень устал, хотел рано лечь.
— Ты сядь, я открою дверь, — сказала Анаит. Она бытро
